В рамках политической дискуссии, развернувшейся в кампании по выборам мэра Москвы осенью 2003 г., один из кандидатов в основу своей предвыборной позиции положил аргументацию националистического содержания. Два его выступления (на телевидении и на радио) по инициативе другого претендента были исследованы с точки зрения наличия в них призывов, направленных на возбуждение национальной розни[68].

Исследование стенограмм выступлений показало, что они построены по логике оценочно мотивированных призывов. Вначале в них обсуждаются негативные характеристики лиц различных национальностей, проживающих в Москве. Таковы, например, два приводимых ниже фрагмента выступлений:

«И сейчас у нас, вероятно, последний шанс сохранить его [город Москву] русским городом и остановить колонизацию нашей земли выходцами с Кавказа и Средней Азии. Попытка последняя и уже на следующих выборах основной электорат будут составлять не русские и даже не белые будут гости, которые из гостей превращаются в наглых, озверевших хозяев. Я говорю, конечно же, не обо всех азербайджанцах и чеченцах, но о подавляющем их большинстве, потому что я лично не знаю чеченцев, которые работают на заводах и трудятся на полях, наверное, такие есть, но их мало. Я в основном знаю сытых, наглых, жестоких, довольных чеченцев разъезжающих в «мерседесах» и занимающихся бандитизмом, грабежом и вымогательством. И кто бы ни говорил, что это разжигание межнациональной розни, - это просто правда и констатация факта» [выступление на телевидении].

В приведенном фрагменте представлено несколько отрицательных характеристик, относящихся к представителям ряда национальностей. В глагольной фразе превращаются в наглых, озверевших хозяев прилагательное наглый означает «дерзко беззастенчивый, бесстыдный»^{^[69]}, «крайне дерзкий и бесстыдный; нахальный»^{^[70]}. Определение озверевший, образованное от глагола озвереть, синонимично прилагательному озверелый и имеет в той же фразе значение «жестокий, злой как зверь»^{^[71]}, «пришедший в ярость, в бешенство»^{^[72]}. Эти характеристики указывают на нарушение моральных норм общества, а в ряде случаев могут указывать и на противоправную деятельность. Тем самым они являются отрицательными характеристиками. Поскольку под гостями в рассматриваемом фрагменте имеются в виду выходцы с Кавказа и Средней Азии, то отрицательные характеристики наглый и озверевший относятся к представителям национальностей, проживающим в этом регионе – осетинам, чеченцам, ингушам и т.д.

Уточняя адресат отрицательных характеристик, выступающий замечает: Я говорю, конечно же, не обо всех азербайджанцах и чеченцах, но о подавляющем их большинстве, потому что я лично не знаю чеченцев, которые работают на заводах и трудятся на полях, наверное, такие есть, но их мало. Отсюда следует, что указанные отрицательные характеристики относятся именно к представителям национальностей, а не к преступникам, бандитам, морально нечистоплотным людям, вне зависимости от национальности, к которой они принадлежат.

В этом же фрагменте представлено выражение сытые, наглые, жестокие, довольные чеченцы. Прилагательное наглый было проанализировано выше, и было показано, что оно указывает на свойства, осуждаемые в обществе по моральным соображениям. Прилагательное жестокий в рассматриваемом контексте имеет значение «крайне суровый, безжалостный, беспощадный»^{^[73]}, то есть оно также указывает на характеристики, осуждаемые с точки зрения общественной морали. Иными словами, отрицательные свойства, как и в предшествующем случае, приписываются представителям конкретной национальности – чеченцам.

В дальнейшем говорящий уточняет свое отношение к чеченцам как к национальности, квалифицируя их как лиц, занимающихся бандитизмом, грабежом и вымогательством: Я в основном знаю сытых, наглых, жестоких, довольных чеченцев, разъезжающих в «мерседесах» и занимающихся бандитизмом, грабежом и вымогательством. Иными словами, чеченцам как национальности приписывается бандитизм, грабеж и вымогательство, что не только осуждается по моральным соображениям, но и представляет собой противоправные действия, преследуемые по закону.

Рассмотрим второй фрагмент:

«И эти конфликты, которые искусственно насаждаются в Москве за счет перенаселения сюда различных торговцев и, не побоюсь этого слова, бандитов. Посмотрите, взять чеченцев. Где вы здесь видели стариков-чеченцев? Это молодняк, здоровые, сильные, злые, в основном обстрелянные парни» [выступление на радио].

Здесь по отношению к неназванным представителям различных национальностей использовано слово бандиты. В современном русском языке слово бандит значит «участник банды, вооруженный грабитель»^{^[74]}. В обсуждаемом фрагменте бандитами названы различные торговцы, приехавшие в Москву. Следовательно, конкретно национальность не названа. Однако последующее предложение представляет собой пример, иллюстрацию предшествующего тезиса, относящегося к бандитам: Посмотрите, взять чеченцев. И глагол посмотреть (в форме посмотрите), и глагол взять указывают на то, что далее приводится пример бандитов, в качестве которого выступают представители чеченской национальности, приехавшие в Москву. Глагольная форма взять в данном контексте имеет значение «употребляется при указании на что-л. требующее внимания, рассмотрения»^{^[75]}. Негативно-оценочная номинация бандиты, отнесенная, в частности, и к московским чеченцам, развивается и уточняется в последующем предложении: Это молодняк, здоровые, сильные, злые, в основном обстрелянные парни.

Таким образом, можно констатировать, что в исследованных стенограммах по отношению к выходцам с Кавказа (чеченцам), азербайджанцам и неназванным национальностям Средней Азии использованы отрицательные характеристики. На это указывают прилагательные наглый, озверевший, жестокий, а также существительные бандит, бандитизм, грабеж и вымогательство. Эти отрицательные характеристики первоначально контрастивны только имплицитно: явных оценок русским не дается, но положительная оценка следует, например, из фразы: И сейчас у нас, вероятно, последний шанс сохранить его [город Москву] русским городом. Действительно, если бы русские оценивались говорящим отрицательно, то указанная цель (сохранить Москву как русский город) не имела бы смысла.

В более явном виде противопоставление между различными национальностями вводится после первичных негативных оценок, а сами оценки становятся эксплицитно контрастивными. Негативные оценки служат обоснованию и развитию тезиса о противопоставлении русских как титульной нации нерусским национальностями, живущим в Российской Федерации. Это противопоставление прослеживается в различных высказываниях. Например, в высказывании (1) русский мэр противопоставляется нерусскому (противопоставление «русский – нерусский»):

(1) «Я Вас призываю, посерьезнее отнеситесь к этим последним выборам, когда мы можем выбрать русского мэра» [выступление на телевидении].

В высказывании (2) русские дети противопоставляются азербайджанским и чеченским детям (противопоставление «русский – нерусский»), русские и чеченцы противопоставляются по месту жительства:

(2) «<…> меня беспокоит судьба моих детей, а не судьба азербайджанских, чеченских детей, у них есть свои родители. И чеченцу Господь уготовил, знаете ли, жить в городах Чечни, а мне, русскому, - в Центральной России. Это не моя воля, это - воля Божья» [выступление на радио].

На важность противопоставления русских как нации и нерусских национальностей указывает также частое употребление местоимений мы, наш в значении «представители русской национальности»: Потому что это наша земля, это наш город, это Москва. Это не Баку, не Фергана и не Грозный [выступление на радио]; У нас сейчас, собственно, последний шанс остановить этот беспредел, то есть у нас просто берут и забирают нашу землю, наш город, наши дома, наших женщин, наших детей [выступление на радио].

Члены противопоставления «русские как титульная нация – нерусские национальности, живущие в РФ» характеризуются выступающим различно. Нерусские национальности оцениваются негативно. По отношению к выходцам с Кавказа (чеченцам), азербайджанцам и неназванным национальностям Средней Азии используются определения наглый, озверевший, жестокий, а также существительные бандит, бандитизм, грабеж и вымогательство.

После предварительной аргументации, представленной выше, вводятся призывы к действиям в отношении нерусских национальностей:

«И у нас сейчас не остается, дорогие мои соотечественники, времени, нам нужно не запрещать их въезд, а начинать их выселение на основе действующего законодательства, потому что большинство полученных прописок получено преступным путем, через взятки» [выступление на телевидении].

В данном фрагменте описывается желаемое действие, которое следует совершить: предлагается выселять представителей нерусских национальностей. Поскольку речь идет о публичной коммуникации, говорящий – политический субъект (кандидат на пост мэра), адресат (соотечественники) имеет обобщающий характер и данный акт рассматривается как часть политической дискуссии, то указанное побуждение является классическим призывом инклюзивного действия (говорящий не исключает себя из числа субъектов действия, к которому он призывает). Интересно, что поскольку призыв обосновывается ссылкой на действующее законодательство, то его нельзя рассматривать как призыв к противоправным действиям. При этом призыв дополнительно мотивирован в том же фрагменте отрицательной оценкой: потому что большинство полученных прописок получено преступным путем, через взятки.

4.5.2.4. Призывы к действиям, направленным на пропаганду
исключительности и превосходства

Содержание призывов к пропаганде исключительности и превосходства одной группы граждан над другой по религиозным, расовым, национальным и социальным основаниям, как и в предшествующем случае, основывается на введении контрастивной оценки, предполагающей явное или имплицитное противопоставление одной группы другой. Анализ случаев данного типа предполагает (i) выявление этой оценки и (ii) демонстрацию того, что оценка является контрастивной. Соответственно, если в отношении одной группы используется положительная оценка, то в отношении другой – отрицательная, и наоборот.

Следует отметить, что призывы к пропаганде исключительности, превосходства либо неполноценности граждан в точном смысле практически не встречаются (пункт 3 ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности»). Действительно, призывы рассматриваемого типа должны были бы иметь приблизительно такой вид: Покажем всем агрессивность кавказцев!, Убеждайте всех, что русские – пьяницы и бездельники! В имеющихся материалах, как правило, обнаруживаются случаи пропаганды превосходства или неполноценности как таковой, но никак не призывы к такой деятельности(пункт 1 ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности»). Иными словами, вместо приведенных призывов, в общественно-политической коммуникации чаще встречаются лозунги типа Кавказцы – бандиты! или Русские – алкоголики и бездельники!

Рассмотрим некоторые случаи такого рода.

В книге А.Н. Севастьянова «Национал-демократия или новый реализм»[76] имеются контексты, в которых отрицательная оценка религии влечет за собой отрицательную оценку верующих соответствующей конфессии – вплоть до характеристики их как неполноценных. Ср. следующий фрагмент:

«Христианство сегодня – это религия умиротворения, уступок, утешения, компромиссов, религия «подставления левой щеки» взамен ударенной правой. Это религия расслабленных, больных, вырождающихся народов <…>». [А.Н. Севастьянов «Национал-демократия или новый реализм», с. 83].

В данном отрывке содержится, во-первых, отрицательная оценка христианства и, во-вторых, христиан. Отрицательная оценка христиан передана прилагательными больной, вырождающийся. Эти прилагательные передают отрицательную оценку того, к кому относятся: больной – «страдающий болезнью <…>; неестественный, ненормальный»[77], вырождающийся – «ухудшившийся в своей природе <…>; утративший способность к дальнейшему развитию»[78]. Больной, вырождающийся человек в том или ином отношении оказывается неполноценным. Тем самым, христиане оцениваются в обсуждаемом фрагменте как неполноценные. Поскольку христианство – это религия больных, вырождающихся народов, то это косвенно отрицательно характеризует и саму религию. Данную отрицательную оценку христианства следует квалифицировать в рассматриваемом контексте как обязательное следствие, поскольку контекст содержит последовательность оценочных слов умиротворение, уступка, компромисс, расслабленный и т.п.

Идея неполноценности христиан представлена и в другом фрагменте анализируемого издания:

«Христос терпел и нам велел», - любимая поговорка раба» [А.Н. Севастьянов «Национал-демократия или новый реализм», с. 83].

В рассматриваемом фрагменте христиане характеризуются как рабы. Слово раб в переносных употреблениях имеет следующее значение: «тот, кто слепо и подобострастно исполняет волю другого», «тот, кто целиком подчинил чему-л. свою волю, свои поступки»^{^[79]}. Слепое и подобострастное исполнение чужих желаний, подчинение чужой воле осуждается в обществе по моральным соображениям. Кроме того, человек, слепо исполняющий желания других, подчиненный воле других, также оказывается неполноценным. Иными словами, и здесь христиане описываются как неполноценные люди.

В книге А.Н. Севастьянова отрицательно оцениваются и некоторые национальности:

«<…> Россия и русские, как и любая колониальная страна и любой колониальный народ, должны иметь максимум храмов и минимум очагов просвещения» [А.Н. Севастьянов «Национал-демократия или новый реализм», с. 76].

Слово колониальный в современном русском языке означает «относящийся к стране, насильственно захваченной и эксплуатируемой империалистическим государством (метрополией), лишенной политической и экономической самостоятельности»[80]. Если русские – это «колониальный народ», то это означает, что русские живут в стране, которая насильственно захвачена, что они лишены политической и экономической самостоятельности и т.д. Следовательно, в рассматриваемом фрагменте речь идет о русских как о национальности, этнической группе и им дается отрицательная оценка, причем эта оценка опять-таки прямо связана с идеей неполноценности, поскольку несамостоятельный народ, зависящий от «захватчиков», не может быть полноценным.

Еще один пример, относящийся ко многим национальностям:

«В христианском раю, если мы попробуем себе его вообразить, окажется не только социальный сброд (состоящий зачастую из самых сомнительных личностей, успевших в последний момент жизни принести покаяние), но и сброд национальный. Эфиопы и немцы, евреи и хорваты, армяне и курды, ливанцы и индейцы Патагонии… и множество представителей других – едва ли не всех мыслимых – народов и наций» [А.Н. Севастьянов «Национал-демократия или новый реализм», с. 87].

Слово сброд в толковых словарях современного русского языка толкуется как «люди, принадлежащие к разложившимся, преступным, антиобщественным элементам»[81]. Контекст употребления данного слова показывает, что и сам автор текста прекрасно понимает семантику данного слова и использует слово сброд совершенно целенаправленно: «состоящий зачастую из самых сомнительных личностей». Кроме того, в толковом словаре слово сброд имеет стилистическую помету презр., то есть это слово, которое выражает презрение говорящего по отношению к кому-либо. Следовательно, нации и национальные образования: эфиопы и немцы, евреи и хорваты, армяне и курды, ливанцы и индейцы Патагонии - оцениваются в приведенном контексте резко отрицательно. Как и в предшествующем случае, сброд – разложившиеся, преступные и антиобщественные элементы – не может быть признан как сообщество полноценных граждан.

Приведенные отрицательные оценки религиозных групп и национальностей контрастивны: в анализируемой книге представлены ровно противоположные – положительные оценки А. Гитлера и немцев, ставших, по утверждениям А.Н. Севастьянова, в период господства фашизма полноценной нацией:

«Всего за пять лет пребывания у власти Гитлер:

впервые в истории <…> по-настоящему объединил Германию;

восстановил полновластие Германии в Рейнской зоне <…>;

<…> уничтожил унизительный и разорительный для Германии Версальский договор <…>;

<…>.

Не менее благотворными для немцев были и внутренние, социально-экономические перемены, достигнутые Гитлером:

практически было покончено в кратчайшие сроки с 7-миллионной безработицей <…>;

<…>;

Но, возможно, самым главным достижением Гитлера было достижение нематериальное: немцы почувствовали себя единой нацией, сплоченной и могущественной, талантливой, трудолюбивой, здоровой, организованной, имеющей по заслугам великое будущее. [А.Н. Севастьянов «Национал-демократия или новый реализм», с. 26-27].

На положительную оценку, похвалу (возможно, восхваление) указывает в данном случае словосочетание самое главное достижение Гитлера, а также прилагательные единый, сплоченный, могущественный, талантливый, трудолюбивый, здоровый, организованный и причастный оборот имеющей по заслугам великое будущее, относящиеся к немцам как нации.

Таким образом, в исследованной публикации были обнаружены (i) отрицательные оценки христиан, а также целого ряда национальностей, в которых подчеркивается их неполноценность в том или ином отношении. При этом было показано, что (ii) негативная оценка является контрастивной и противопоставляется положительным оценкам А. Гитлера, его деятельности и позитивной оценке немецкого народа в период правления А. Гитлера.

Как показывают фрагменты из реальных текстов, подробно проанализированные выше в качестве примеров, определение пропозиционального содержания призыва оказывается далеко не тривиальной задачей и не может быть в полной мере формализовано. Тем не менее, в процедуре обнаружения содержания призывов можно выделить несколько этапов, или шагов, которые следует рассматривать как часть формализованной процедуры семантического анализа. Объективизация выявления семантики призывов возможна на пути создания и отработки такой процедуры. Такая процедура должна быть «поддержана», с одной стороны, созданием тезауруса лексем, типичных при выражении того или иного содержания побуждения (выраженного в призыве), а с другой – изучением косвенных способов выражения призыва и инвентаризацией продуктивных языковых механизмов, связанных с непрямой передачей иллокутивной семантики призыва.

5. Методические рекомендации по выбору наименований для экспертизы текстов, содержащих побудительные высказывания

Правильное наименование экспертизы определяет тип и характер сведений, которые могут быть получены при ознакомлении с тем или иным экспертным заключением. Поэтому выбор наименования экспертизы - что на первый взгляд кажется сугубо техническим и малозначащим фактором при ее проведении - на самом деле является важным шагом в самом начале экспертного исследования текста.

Такой выбор необходимо сделать и при назначении экспертизы текстов, содержащих побудительные высказывания, в частности призывы. Очевидно, что название экспертизы в определенном смысле очертит тот круг вопросов, на которые эксперт должен будет ответить, проводя исследование и формулируя выводы.

Отступление от представляющегося наиболее приемлемым наименования – лингвистическая экспертиза – может происходить или сознательно, что позволяет назначающему экспертизу реализовать заранее известные ему конкретные цели, или без конкретной цели, тогда есть опасность проведения исследования, которое не даст ответов на существенные вопросы именно вследствие некорректности избранного наименования экспертизы. Проблемные ситуации, связанные с определением названия экспертизы, можно условно разделить на четыре типа:

1) выбор названия экспертизы, сужающего круг анализируемых языковых явлений;

2) выбор названия экспертизы, требующего ее проведения силами специалистов в определенных лингвистических дисциплинах;

3) выбор названия экспертизы, расширяющего круг анализируемых явлений.

Рассмотрим каждый из типов последовательно.

5.1. Выбор названия экспертизы, сужающего круг анализируемых языковых явлений, оказывается в подавляющем большинстве случаев нецелесообразным. Такие названия, как стилистическая экспертиза, семасиологическая экспертиза, семантическая экспертиза, лексическая экспертиза, задают слишком узкие рамки исследуемой предметной области, в которой рассмотрение побудительных конструкций и коммуникативных намерений автора текста либо может проходить попутно (стилистическая экспертиза), либо вообще не осуществляется (семасиологическая, семантическая, лексическая экспертизы).

Начнем с характеристики так называемой стилистической экспертизы. Стилистика – раздел языкознания, предметом которого является понятие стиля в различных его аспектах: стиль языка, функциональный стиль, индивидуальный стиль, стиль художественного произведения и т.п. Стиль – разновидность языка или речи, связанная с особыми принципами отбора, комбинации и организации языковых средств – фонетических, словообразовательных, лексических, синтаксических. Под стилем языка со времен М.В. Ломоносова с его «теорией трех штилей» принято понимать разновидность языка, традиционно закрепленную за какой-либо сферой социальной жизни. Выделяют нейтральный, книжный («высокий») и разговорный («низкий») стили языка. Кроме того, принято выделять пять функциональных стилей книжной литературной речи: научный, официально-деловой, публицистический, церковно-религиозный. Разговорная речь представляет собой особую разновидность литературного варианта русского национального языка. Индивидуальный стиль речи, или идиостиль, присущ каждому носителю языка – мастеру слова, писателю, журналисту, каждому из говорящих и пишущих на том или ином языке. Язык художественных произведений находится вне системы функциональных стилей: в нем возможно использование элементов не только литературных, нормативных, но и диалектных, просторечных, жаргонных и др.; тем или иным художественным текстам присущ определенный стиль, и тогда говорят о стиле художественного произведения, стиле литературного направления и т.д.

Стилистическая экспертиза способна оценить текст с точки зрения его принадлежности, например, к публицистическому стилю. При этом сам по себе факт выражения мыслей в рамках того или иного стиля, подбор с большей или меньшей степенью удачности стилистических средств (лексических, фразеологических, синтаксических) может свидетельствовать об общем образовательном уровне говорящего, о богатстве его словарного запаса, наконец, о его риторических способностях, но ни на йоту не приблизит исследование к ответу на вопросы, которые интересуют следствие.

В частности, выявление и описание типологии призывов в рамках стилистической экспертизы вообще не предполагается.

Проще говоря, стилистическая экспертиза способна определить, что, например, при назывании представителей некоей национальности кровососами на изможденном теле русского богатыря использован публицистический стиль, а при описании их же как гнусных тварей, на каждом шагу обжирающих русских, – сниженный, разговорный стиль. Однако в общем случае таких выводов недостаточно для полной лингвистической характеристика указанных фрагментов текста.

Назначение семасиологической или семантической экспертизы (семасиология, или семантика, – раздел языкознания, изучающий значения слов, их взаимодействие и развитие; теория языкового значения) возможно и целесообразно, если речь идет лишь о значении одного слова или группы слов.. Например, слово жид в контекстах типа Ну и жид же сосед, зажал сотню до зарплаты! и Бей жидов, спасай Россию! имеет, очевидно, разное значение, изменявшееся во временном интервале с начала XIX в. до наших дней (см. выше 4.5.2.2.). Однако, как правило, перед экспертом ставится целый комплекс вопросов, касающихся не только значения отдельных слов, но и смысла высказываний, коммуникативных интенций говорящих и пишущих, поэтому искусственно сужать границы исследования, называя экспертизу семасиологической, на наш взгляд, нецелесообразно.

Сказанное выше в полной мере относится и к лексической (лексика – словарный состав языка, совокупность слов языка) экспертизе. Если эксперт предпримет попытку все-таки ответить на вопросы, предполагающие, например, анализ типологии некоторых синтаксических конструкций, он выйдет не за рамки своей компетенции, но за рамки круга лингвистических явлений, которые может изучать в ходе экспертизы с подобным названием.

5.2. Выбор названия для экспертизы, требующей проведения ее силами специалистов в определенных лингвистических дисциплинах, может быть вполне оправданным при назначении социолингвистической или психолингвистической экспертизы, осуществляемой соответственно специалистами по социолингвистике или психолингвистике. Обычно такая экспертиза требуется в тех случаях, когда речь идет о восприятии призывов, обращенных к определенным возрастным, социальным, профессиональным группам, группам лиц, объединенных по признаку пола, места проживания, общности интересов или политической ориентации и т.п. Однако опыт многолетней работы подсказывает, что лучше в данном случае назначать комплексную комиссионную социолого-лингвистическую или психолого-лингвистическую экспертизу, то есть экспертизу, проводимую силами специалистов смежных гуманитарных специальностей - социологов и лингвистов или психологов и лингвистов соответственно, возможно, с привлечением также социолингвистов или психолингвистов.

При формировании комиссии экспертов и формулировании обращенных к ним вопросов следует изначально исходить из того, что лингвисты способны проанализировать содержащиеся в тексте оценки, призывы, создающие определенные предпосылки для понимания текста, а социолог и психолог, в том числе и с использованием экспериментальных методов, способны подтвердить или опровергнуть гипотезы, выдвинутые лингвистами, с опорой на те или иные социальные и психологические факторы.

5.3. Выбор названия экспертизы, расширяющего круг анализируемых явлений, также нецелесообразен. Это касается, например, такого названия, как филологическая экспертиза. Конечно, если ориентироваться на название, экспертиза такого типа по смыслу охватывает более широкий круг проблем, поскольку филология включает в себя как лингвистику (языкознание), так и литературоведение. Предположить, что существенными для интересов следствия могут оказаться сюжетные линии некоего текста, его литературные достоинства, использованный в пропагандистских стихах стихотворный размер и т.п., то есть проблемы, находящиеся в поле зрения литературоведения, трудно. В то же время производство экспертного исследования литературоведом направит следствие по ложному пути, поскольку эксперт, будучи кандидатом или доктором филологических наук, может специализироваться, например, на изучении истории литературы, литературной критики, не владея в полной мере даже понятийным аппаратом лингвистики текста. Поскольку филологическая экспертиза отличается от лингвистической наличием литературоведческой составляющей, которая в рамках экспертиз по рассматриваемым делам не представляется существенной, назначать филологические экспертизы не рекомендуется.

Что касается социо-гуманитарной экспертизы как типа экспертных исследований, рекомендованного в некоторых методических пособиях, то гуманитарная сфера знания о мире столь широка, что предполагает возможность привлечения таких специалистов, как историки, религиоведы, политологи, культурологи, искусствоведы и пр. Но, как показывает опыт, как правило, типовые вопросы достаточно легко группируются по двум-трем смежным гуманитарным специальностям, отнюдь не охватывая всего спектра гуманитарных дисциплин. Если действительно имеется необходимость рассмотрения текста с разных сторон, например, специалистами по психологии, языковедами и религиоведами, можно определить порядок проведения трех самостоятельных экспертиз, каждая из которых будет оценивать либо один и тот же массив текстов, либо сужать круг исследуемых явлений (например, психологи оценивают видеозапись в целом, языковеды – дискурс, отраженный в нем, то есть текст и ситуацию общения).

Целесообразность назначения лингвистической экспертизы мотивирована, во-первых, возможностью в ее рамках без дополнительных комментариев объективно оценивать языковые явления разных уровней – лексика, стилистика, синтаксис, коммуникативные цели, ситуация общения. Кроме того, координация многочисленных экспертных групп, работающих в разных учреждениях, довольно сложна, а выполнение каждой группой своей части работы позволяет следователю получить в итоге несколько экспертиз, каждая из которых квалифицированно оценивает текст с интересующей следствие стороны.

6. Типовые вопросы, задаваемые эксперту при назначении экспертиз текстов, содержащих побудительные высказывания

Прежде всего, следует отметить, что вопросы, задаваемые лингвисту, должны иметь конкретные формулировки, не предполагающие знания им соответствующих законов. Поясним это на примере. Формулировка вопроса типа: «Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к экстремистской деятельности?» недопустима на том основании, что эксперт-лингвист не владеет в полной мере терминологией, принятой в рамках определенного закона, значение словосочетания «экстремистская деятельность» должно быть конкретизировано в постановлении о назначении экспертизы.

Так как в Федеральном законе «О противодействии экстремистской деятельности»[82] в ст. 1 дается определение экстремистской деятельности, согласно которому экстремистской деятельностью признаются, в частности, публичные призывы к осуществлению следующих видов деятельности:

· к насильственному изменению основ конституционного строя и нарушению целостности Российской Федерации;

· к подрыву безопасности Российской Федерации;

· к захвату или присвоению властных полномочий;

· к созданию незаконных вооруженных формирований;

· к осуществлению террористической деятельности;

· к возбуждению расовой, национальной или религиозной розни, а также социальной розни, связанной с насилием или призывами к насилию; к унижению национального достоинства;

· к осуществлению массовых беспорядков, хулиганских действий и актов вандализма по мотивам идеологической, политической, расовой, национальной или религиозной ненависти либо вражды, а равно по мотивам ненависти либо вражды в отношении какой-либо социальной группы;

· к пропаганде исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности

· к пропаганде или демонстрированию нацистской атрибутики или символики,

можно рекомендовать задать эксперту целый ряд вопросов, связанных с раскрытием отдельных аспектов этого понятия. Вероятно, что при этом назначающее экспертизу лицо способно заранее определить, целесообразно ли в конкретном случае задавать вопросы в отношении каждой разновидности экстремистской деятельности или ограничиться теми вопросами, на которые, с его точки зрения, возможен положительный ответ.

Ниже даются образцы формулировок вопросов, рекомендуемых при назначении экспертиз текстов, содержащих призывы к экстремистской деятельности. Заметим попутно, что вопросы, сформулированные в качестве типовых, следует задавать применительно к текстам в целом, так как выделение отдельных цитат, отрыв их от контекста может с большой долей вероятности привести к искажению смысла или, как минимум, формы представления информации, могут появиться или, наоборот, исчезнуть смысловые акценты, расставленные автором текста и очевидные только при анализе текста в целом.

Для выявления целого ряда призывов определенной смысловой направленности (прежде всего, призывов, условно названным выше призывами к насильственным действиям) можно рекомендовать вопрос, состоящий из двух частей, например:

Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к действиям, направленным на насильственное свержение конституционного строя и нарушение целостности России? Если да, то какие именно языковые средства указывают на это?

Двухчастная структура вопроса позволяет сразу ориентировать эксперта на описание языковых средств выражения смысловой направленности призыва. Эксперт вынужден будет подробно пояснить, почему он счел ту или иную фразу призывом, какие языковые средства указывают на насильственный характер действий, к которым призывает автор текста (например, «с оружием в руках свергнем режим», «утопим режим в крови» и т.п.). Наличие второй части в вопросе делает ответ доказательным, не позволяет эксперту ограничиться простой констатацией наличия в исследуемом тексте призывов к определенным действиям. В том случае, если по каким-то причинам, констатируя наличие призыва к определенным действиям, эксперт оставит вторую часть вопроса без ответа, этот вопрос можно будет поставить во время допроса эксперта в ходе судебного заседания или при проведении дополнительной экспертизы.

Аналогично можно построить следующие вопросы:

- Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к действиям, направленным на подрыв безопасности России? Если да, то какие именно языковые средства указывают на это?

- Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к действиям, направленным на захват или присвоение властных полномочий? Если да, то какие именно языковые средства указывают на это?

- Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к действиям, направленным на создание незаконных вооруженных формирований? Если да, то какие именно языковые средства указывают на это?

- Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к пропаганде или демонстрированию нацистской атрибутики или символики? Если да, то какие именно языковые средства указывают на это?

Возможно разбиение общих формулировок на вопросы частного характера, например, при проведении дополнительных или повторных экспертиз: Содержатся ли в тексте негативные оценки власти в целом, ее конкретных представителей? Содержится ли в тексте информация о необходимости смены власти? Имеются ли в тексте призывы к смене власти? Содержатся ли в тексте призывы к смене власти, в частности насильственным, неконституционным путем? Или: Содержатся ли в тексте призывы к формированию вооруженных групп лиц? Формулируются ли в тексте цели их деятельности, если да, то каковы языковые средства, используемые в этих формулировках?

По изложенным в начале данной главы соображениям вопрос, касающийся призывов к осуществлению террористической деятельности, не может быть задан в форме «Имеются ли в предложенном для исследования тексте призывы к террористической деятельности?» Понятие «террористическая деятельность» ну

Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 89Следующая